- Наталия Александровна, ваша находка «Погребальной песни» Игоря Стравинского, считавшейся безвозвратно утерянной, произвела эффект разорвавшейся бомбы. 

- Да, это была настоящая сенсация. Дело в том, что в списке сочинений Игоря Стравинского – крупнейшего русского композитора, который оказал влияние на всю музыку XX века, оставались белые пятна. Одним из них, пожалуй самым интригующим, был opus 5 для симфонического оркестра с печальным названием «Погребальная песня». Пьеса написана на смерть Николая Римского-Корсакова, имя которого носит наша Консерватория. И хотя Стравинский здесь не учился, Николай Андреевич сыграл важную роль в его судьбе. Он давал Стравинскому бесплатные уроки по композиции. «Погребальную песню» сыграли только раз. Потом партитура была потеряна, а музыку Стравинский не помнил.

- Он смирился с потерей? 

- А что ему еще оставалось делать? Известно, что на склоне лет он произнес такую фразу: «Я вспоминаю эту вещь как лучшее из моих сочинений до «Жар-птицы». И я мечтала о том, чтобы его раннее произведение нашли.

Сделать это пытались многие, но безуспешно. Как‑то я рассказала библиотекарю Консерватории Ирине Юрьевне Сидоренко о таинственной пьесе Стравинского. И когда в связи с капремонтом Консерватории началась подготовка к переезду и упаковка нотной библиотеки, в глубине огромного дубового шкафа она нашла стопку старых оркестровых партий. По акту списания почти 70‑летней давности они подлежали уничтожению. Это и было сочинение Стравинского.

Потом я сделала первую академическую презентацию произведения. Вместе с композитором Юрием Акбальканом выполнила реконструкцию партитуры, ведь были найдены только отдельные партии, но не было сводной партитуры, в которую смотрит дирижер, чтобы представить всю картину.

- Это была окончательная победа? 

- При реконструкции дело осложнялось еще и тем, что эти 58 партий содержали три наложенных друг на друга слоя письма: руки переписчика, карандашных помет оркестрантов, сделанных на репетициях 1909 года, и правки самого Стравинского. То есть ценность этого манускрипта оказалась невероятной. Были сложности и с авторскими правами, которые Консерватория разрешала почти год.

Впервые это сочинение исполнил оркестр Валерия Гергиева, премьеру транслировали на сто стран. Кстати, мировая премьера обретенного сочинения состоялась на Международном культурном форуме в 2016 году.

- На предстоящем Культурном форуме вы участвуете в секции «Культура и молодежь». О чем пойдет речь? 

- О молодежном движении. Один из его лидеров Михаил Черниговский создал в нашей Консерватории Совет молодых ученых, а потом – Союз молодых ученых при Региональной ассоциации Восточно-Славянских стран Международного музыковедческого общества (IMS). Его презентация и состоится на форуме. Ребята ставят перед собой задачу активизировать работу молодых музыковедов. Это должно принести хорошие плоды.

- Какие еще вопросы будут обсуждаться?

- Также будет сессия, посвященная проблемам современного музыкального театра. Своими мыслями поделятся студенты и молодые ученые. Сегодня в музыкальном театре существует масса разных тенденций, появилось даже такое явление, как антиопера. Есть произведения, которые синтезируют огромный опыт прошлого, соединяя традиции и современность. Могу привести такой пример. Когда в 1927 году в Ленинграде состоялась премьера гениальной экспрессионистской оперы Альбана Берга «Воццек», она, несмотря на невероятную сложность музыки, имела ошеломительный успех. Потому что Берг остро ощущал пульс и нервные токи современной ему жизни. На его музыке росли молодые советские композиторы, в том числе Дмитрий Шостакович.

Такие примеры заставляют размышлять, какими могут быть пути развития музыкального театра сегодня. Вероятно, нельзя все безоговорочно отрицать, нельзя идти на поводу у коммерческих интересов. Важно находить путь к сердцам слушателей.

- И какой вам видится эта дорога? 

- Думаю, что в будущем мы могли бы устраивать оперные дискуссии для широкой публики. Есть же фестиваль «Опера – всем». Так почему бы на нашей профессиональной платформе не проводить встречи, опросы общественного мнения, не узнавать, что хотел бы видеть зритель, особенно молодой, в современном музыкальном искусстве.

- Сегодня часто сетуют, что в зале люди не очень молодые. 

- У меня нет такого удручающего впечатления. Есть и молодежь, хотя не так много, как хотелось бы. Поэтому надо больше работать с публикой. Как это уже делает все тот же Михаил Черниговский. Например, на одном из междисциплинарных проектов СПбГУ они говорили о связях математики и физики с музыкой. Серьезная акция была в Президентской библиотеке, где консерваторский Совет молодых ученых организовал два концерта для ребят из детских домов.

- И все же какие аргументы вы бы использовали, говоря о роли классической музыки? 

- Я бы сказала, что прежде всего это приобщение к культуре. И чтобы увереннее себя ощущать, в качестве опоры и поддержки как раз можно использовать те богатейшие ресурсы, которые связаны как с музыкой, так и со всеми достижениями культуры и искусства.

Однажды, листая «Русскую музыкальную газету» 1900‑х годов, я обнаружила любопытный факт. Оказалось, что в начале XX века в Императорском клиническом повивальном институте (ныне Институт акушерства, гинекологии и репродуктологии имени Д. О. Отта) установили орган, чтобы женщины в ожидании ребенка могли слушать хорошую музыку. Потом орган передали в другое учреждение. А год назад институт вновь обрел инструмент. И теперь музыка снова будет смягчать строгий больничный режим и оказывать хороший арт-терапевтический эффект на будущих мам.